– Варяги плывут! – воскликнул один из гребцов, завидев несколько скандинавских кнорров и драккаров, идущих в Константинополь со стороны Мраморного моря.

– Видать, к царю ромейскому на службу будут наниматься, – сказал сидевший на веслах впереди Мечеслава гот, арианин из тех, что проживают в Таврии. Чуть позже Гостята рассказал, что гота этого он спас, будучи в Херсонесе, когда его преследовали по обвинению в ереси. После чего Мечеслава уже перестали удивлять настороженно-недовольные взгляды, которые он бросал в сторону отца Дионисия.

– Сказывал мне один старец, мол, ранее варягами нарекали племена славянского языка, что по морю Варяжскому жили около свеев, данов да мурманов, от них и Рюрик явился, от них вроде бы и племя русь на земли наши пришло. А ныне вот все народы тамошние варягами нарекли. Чудно! – сказал Гостята Лепич, а затем, задрав нос, словно охотничья собака, почуявшая добычу, крикнул: – Ставь парус! Суши весла! Лови ветер! Эй, тимоня! – обратился он к широкоплечему мужику, стоявшему у кормила. – Держись подале от ладьи киевской, а то ненароком потопим Сувора с его товаром!

Быстро и сноровисто сработали умелые ладьяры. Ветер, оживив и наполнив паруса, погнал судно вперед.

– Ой! – отпрянув от борта, неожиданно вскрикнула Таисия, любовавшаяся морем.

– Что ты? – спросил Мечеслав.

– Испугалась, – сказала она.

По обе стороны ладьи мчались, разрезая плавниками волны, большие рыбы со сверкающими на солнце черными спинами.

– То дельфины! Так этих рыб греки нарекли, – сказал новгородец. – Молвят, будто давным-давно жил на острове в море-окияне народ великий, и было ему имя дельфины. Богато жили дельфины. Остров их был весь в садах чудесных, земля родила там круглый год, и жили они в белокаменных дворцах, ели из золотой посуды. Кораблей же было у них видимо-невидимо, ходили они по морям бесстрашно и покоряли чужие земли и племена. Оттого и возгордились неимоверно, стали себя за богов почитать и властелинами мира себя нарекли. Разгневались боги, наказали их за гордыню. Остров их чудесный пучина морская поглотила вместе с градами и богатствами. Говорят, что по сию пору города те под водой стоят, и люди их видели. Народ же тот, лишив речи, боги обратили в рыб, кои так и зовутся – дельфинами. Скучают они по земле да по людям, потому и тянутся к человеку. Поняли вину свою, да поздно уже. Так и живет этот морской народ под водой.

Мечеслав стоял у конька и, слушая рассказ купца, разглядывал проплывающую мимо одинокую скалу, словно черный перст, торчащую из воды. Упрямые волны, пытаясь смести ее со своего пути, одна за другой наскакивали на каменный остров, но, разбиваясь о его твердь, превращались в белопенные фонтаны. Радимич вспомнил скалу, мимо которой проплывал двенадцать лет назад. Только тогда он был молод и плыл в другую сторону, полный надежд и ожиданий. Бросив взгляд на вершину скалы, Мечеслав увидел стоящих на ее вершине людей. Это были Орм, Сахаман, Стефан и Рагнар, они прощались, махая ему руками. Мечеслав зажмурился, потряс головой; когда он открыл глаза, людей на скале не было, видение исчезло. Подошел Торопша, спросил встревоженно:

– Что с тобою, друже? Раны щемят?

– Да так, почудилось, – ответил Мечеслав.

– Со мной то же бывало, когда шли мы по пустынным землям агарян. От зноя великого мнились мне озера, грады и леса наши русские, – сказал Торопша. Улыбнулся, слегка покачиваясь, отошел в сторону. Скала удалялась, превращаясь в маленькую, едва различимую точку у берега, а Мечеслав стоял и смотрел, как попутный ветер уносит ладью все дальше от ромейской земли. Земли, где оставил он могилку своей Мануш, сына Дементия, где пропали навсегда его верные други. Земли, где оставалась часть его жизни в шеститысячном войске руссов, покрывшем себя славой. Войске, которому Стефан дал громкое имя – Русский легион.

Глава третья

Купеческие ладьи, выйдя из Босфора на простор Русского моря, устремились к родным берегам. Легкий морской ветерок ласково обдувал лицо Мечеслава, донося обрывки разговора тихо беседовавших между собой Дионисия и Таисии.

– А почему же не пошла ты в монастырь, дочь моя?

– Не готова я к этому, святой отец, с детства росла вольной птицей, да и грехов за мною стыдных немало.

– Если грешна, покайся, очистись и молись! Молись денно и нощно Господу Богу нашему, проси, чтобы простил он тебе прегрешения твои, поступками добрыми искупай вину свою перед Всевышним! – наставлял женщину монах.

Чтобы не быть свидетелем чужих откровений и не мешать разговору, Мечеслав отправился на корму судна, где сидел Гостята Лепич, разглядывающий небольшие фигурки, разложенные в ящичке из ливанского кедра. Любопытствуя, Мечеслав подошел к купцу. Гостята приветливо улыбнулся:

– Узнать желаешь, что это такое?

– На игрушку резную похоже, забаву дитячью.

– То, Мечеслав, игра такая, вроде зерни. Ромеи ее затрикий называют, а персы шахматами нарекли, что означает – «властитель умер». Игра же эта из далекой Индии завезена. Приобрел я ее в Константинополе в дар князю нашему Владимиру. Фигурки эти из зуба гигантского животного вырезаны, зверь этот в Индиях обитает. Зуб его с нашим, рыбьим, схож, что мы в землях чуди заволочской добываем. Вот глянь!

Мечеслав бережно, одну за другой, стал вынимать из ящичка черные и белые изделия иноземных мастеров, с интересом рассматривая их. Первым он вынул изображение слона. Однажды Мечеслав видел это удивительное животное в Царьграде во время празднований, когда в город прибыло множество артистов и циркачей. Это огромное, казавшееся неуклюжим, животное, размеры и сила которого вызывали восхищение и уважение, провели по Мессе. А у слона, вырезанного из бивней, на спине была башенка, в которой сидели вооруженные воины. Еще две фигуры изображали облаченных в богатые одежды властителей – прекрасную, с гордо поднятой головой царевну и царя, похожего чем-то на базилевса Василия. Были среди фигурок и всадники на могучих широкогрудых конях, и пешие воины, изготовившиеся к битве. Мечеслав с восхищением смотрел на искусную работу мастера-резчика, их создавшего, и вдруг захотелось ему, с детства любившему вырезать поделки из дерева, вынуть нож, взять кусок древесины и изготовить что-то подобное на радость людям.

– Хотел бы я обучить тебя игре в шахматы, да, видно, не бывать ныне этому, дай-ко короб, упрячу подале. Чую я, не до шахмат нам будет, – сказал вдруг Гостята, с тревогой вглядываясь в морскую даль. Мечеслав глянул в ту сторону, куда так сосредоточенно смотрел купец, и замер, поразившись увиденному. Серые тучи, словно вражье войско, надвигались на плывущие одна за другой ладьи. Ласковый ветерок быстро сменялся злым порывистым ветром, пытающимся порвать еще не убранные паруса. Небо стремительно темнело. Прозрачное изумрудное море, огорчившись вторжением непогоды, почернело, вздыбилось, заволновалось и напоминало теперь потревоженного хищного зверя. Мечеслав вспомнил давнее путешествие к Царьграду по морю и первый шторм в своей жизни… «Ты и встречало меня бурей, и провожаешь так же!» – подумал он, с упреком глядя на бушующее море. Ветер усиливался, решив не отпускать ладьи, не взяв с них дани, а то и вовсе потопить в море.

– Убрать парус! – крикнул широкоплечий кормщик ладьярам и что-то сказал тимоне, управляющему кормилом. Из-за налетевшего порыва ветра Мечеслав не разобрал слов. К кормщику подбежал Гостята.

– Что далее делать надумал? – крикнул он.

– К брегу не поспеть! Коли близко подойдем, о каменья разобьет. Подале отходить надобно, тогда, бог даст, устоим! – ответил кормщик и басовито крикнул: – На весла, браты-ы!

Мечеслав кинулся к скамье, на которой уже сидел Торопша. Ладьяры, по команде подняв весла, дружно ударили ими по воде. Раз, другой, вперед против волн и ветра.